11 класс. Литература. Подготовка к ЕГЭ. Творческая биография М.Ю. Лермонтова.

Комментарии преподавателя

 Общая характеристика творчества Лермонтова

 

 Рис. 1. М.Ю. Лермонтов (Источник)

Можно сказать, что творчество Лермонтова (рис. 1), разворачивающееся уже в 30-е гг. XIX в., опирается на традиции раннего русского романтизма, о котором мы уже говорили, и доводит его до классической вершины, являясь одновременно и завершением этой романтической традиции. Поэтому можно сопоставить и сравнить творчество ранних романтиков с тем образом художественного мира, который мелькает в поэзии Лермонтова. Говоря о творчестве Жуковского, Батюшкова, Рылеева, мы с вами обнаружили, что у всех этих поэтов возникает так называемый романтический конфликт – конфликт личности с окружающим миром. Поэты пытаются тем или иным способом этот конфликт разрешить. Батюшков, например, создает образ своего поэта, своего лирического героя, который разрешает этот конфликт с миром, уходя в мир мечты, мир воображения, мир творчества.

«Мечта у Лермонтова»

   

Рис. 2. К.Н. Батюшков (Источник)

И если в поэзии Батюшкова (рис. 2) его муза действительно оборачивается мечтой, как той особенной способностью поэта преображать окружающий мир, наполняя его смыслом, гармонией, радостью, счастьем, – и в этом видится одно из открытий батюшковской романтической поэзии, то у Лермонтова эта самая мечта обернется демоническим соблазном и обманом:

И гордый демон не отстанет, Пока живу я, от меня И ум мой озарять он станет Лучем чудесного огня; Покажет образ совершенства И вдруг отнимет навсегда И, дав предчувствия блаженства, Не даст мне счастья никогда. («Мой демон»)

Стало быть, лермонтовский герой никогда не сможет обрести искомого покоя, счастья, гармонии.

Герой Жуковского пытается вообще выйти за границы земного мира в сторону мира небесного, за грань обычного человеческого существования и там обрести умиротворение, вечность, покой.

«Лермонтов и Жуковский»

   

Рис. 3. В.А. Жуковский (Источник)

Жуковский (рис. 3), как минимум, находил возможность обрести успокоение, гармонию, внутреннее спокойствие через надежду на то, что после смерти там, на небесах, все земные противоречия сгладятся, все несчастные земные судьбы обретут, наконец, свое завершение и райское существование, что давало надежду на посмертное будущее. Сравним с тем, что получилось у Лермонтова:

Они любили друг друга так долго и нежно, С тоской глубокою и страстью безумно-мятежной! Но, как враги, избегали признанья и встречи, И были пусты и хладны их краткие речи. Они расстались в безмолвном и гордом страданье, И милый образ во сне лишь порою видали. И смерть пришла: наступило за гробом свиданье... Но в мире новом друг друга они не узнали. («Они любили друг друга…»)

Это удивительное стихотворение, создающее образ невозможного счастья ни на земле, ни на небесах, а стало быть, лермонтовский герой действительно обрести успокоение не может.

У Рылеева попытка разрешить его конфликт с миром оборачивается идеей и мыслью об изменении самого этого мира. На этом фоне позиция лермонтовского героя выглядит оригинальной и необычной.

«Лермонтов и Рылеев»

  

 Рис. 4. К.Ф. Рылеев (Источник)

Поэт в поэтическом мире Рылеева (рис. 4) воскрешает традиции гражданской поэзии XVIII века: традиции оды, сатиры и традицию, связанную с классицистической просветительской убежденностью в то, что словом можно исправить окружающий нас мир. С одной стороны, отчасти эта традиция будет продолжена Лермонтовым, но с другой стороны, она приобретает свое неожиданное звучание:

В наш век изнеженный не так ли ты, поэт, Свое утратил назначенье, На злато променяв ту власть, которой свет Внимал в немом благоговенье?

******************************************

Но скучен нам простой и гордый твой язык, Нас тешат блестки и обманы; Как ветхая краса, наш ветхий мир привык Морщины прятать под румяны... («Поэт»)

Сегодняшний мир не нуждается в поэте и в его пророческом, гражданском слове.

Его конфликт абсолютен. Он конфликтует не только с миром, не только с миропорядком, не только со Вселенной, но и с Богом как творцом этого несправедливого мира. Отсюда одна из важнейших тем лермонтовского творчества – тема демона, персонажа, который сопротивляется не только Богу, а и сотворенному этим Богом миру. Парадоксально, но этот же лермонтовский герой пытается обрести или найти гармонию, счастье в этом же мире, созданном отвергаемым им Богом, пытается с такой же жаждой и, наконец, одновременно понимает невозможность обрести земное в небесном, а небесное – в земном. Единственным способом разрешить все эти логически несообразные вещи становится только поэтический язык. Это все как раз предопределяет особенности лермонтовской поэзии. Обратимся к некоторым лермонтовским стихотворениям и посмотрим, как поэт разрешает эти логически несовместимые друг с другом вещи.

 Анализ стихотворения «Парус»

Одно из них принадлежит к раннему периоду творчества Лермонтова. Это знаменитое стихотворение «Парус», написанное в 1832 году (рис. 5).

Оно являет собою как бы пейзажное стихотворение и действительно выстраивается как описание как минимум трех пейзажей, которые разворачиваются в трех строфах этого стихотворения. А с другой стороны, всякий раз пейзажная зарисовка сопровождается различными размышлениями лирического героя. Вот сначала возникает такая пейзажная картинка спокойного моря, вдалеке белеет парус:

Белеет парус одинокой В тумане моря голубом!.. с последующими вопросами:

Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?..

В данном случае, поскольку непонятно, что он кинул и что он оставил, проблемой тут становится неясность того, в какую сторону движется парус. Возвращается ли в родные края? Или, напротив, покидает родную страну, отправляясь куда-то в дальние страны? Но очевидно, что для самого образа движения самым важным становится мотив пути, мотив скитания, мотив отсутствия пристани, куда бы ни двигался этот парус. Он схвачен в момент движения.

«Эволюция творчества»

   

Рис. 6. А.С. Пушкин (Источник)

Когда мы говорили об основных периодах творчества Пушкина (рис. 6), то обратили внимание на то, что эту периодизацию создал сам Пушкин. Для него принципиально важно было изменение его муз. С этой точки зрения, творческий путь Лермонтова, или творческий облик лермонтовской музы, в меньшей степени требует разговора об эволюции, о развитии, о периодах творчества. Потому что даже жизненный путь Лермонтова оказался почти на 10 лет короче, чем творческий путь Пушкина. Многие мотивы, которые звучат в его юношеской лирике, продолжают разрабатываться на протяжении всей его короткой творческой жизни. Поэтому можно представить себе развитие Лермонтова как некое углубление и развитие близких и важных для него мотивов и образов. Примером тому может оказаться образ демона (рис. 7), который возникает и в ранней поэзии Лермонтова, и свое завершение получает в последние годы его жизни в последней редакции поэмы «Демон» (всего редакций было восемь).

Но с другой стороны, можно обнаружить определенного рода этапы, границы, моменты, которые дают возможность говорить о раннем Лермонтове и позднем Лермонтове. Этой границей оказывается 1837 год, связанный со смертью Пушкина и знаменитым стихотворением «Смерть поэта» (рис. 8):

Причем в данном случае речь идет не о том, что Лермонтов написал столь удивительно глубокие стихи, посвященные смерти Пушкина, а о том, что до 1837 года Лермонтов как поэт был никому не известен. Все, что Лермонтов писал до 1837 года, писалось в стол и не публиковалось. И только после 1837 года Лермонтов становится известен. Он начинает выстраивать себя, он начинает выстраивать свой поэтический образ, вступая в некий диалог с реальными читателями, людьми, поколением и за короткий промежуток времени (1837–1841) сумев создать вокруг себя образ поэта своего времени. Поэтому важно, что ранний и поздний Лермонтов по-разному реагирует на окружающий мир. Также можно обнаружить, что в позднем творчестве речь идет о конце 1830-х гг. Безусловно, меняется звучание центральной демонической темы в лермонтовском творчестве. Естественно, что фигура демона остается важной и значительной, но в стихотворениях этот мотив начинает приобретать более человеческий вид: это теперь не вселенское отвержение всего мира, а переживание несовершенства бытия, что звучит более спокойно и человечно. А с другой стороны, возникают персонажи, которые вырисовываются Лермонтовым как люди, которые не переживают такого страшного неприятия мира. Это простые люди, живущие обычной жизнью. Поэтому можно говорить о некотором изменении, некой эволюции Лермонтова то романтизма к реалистическим находкам, к поэтике, приближающей нас к эстетике и художественной логике реалистического искусства и сближающей лермонтовскую эволюцию с эволюцией его учителя А.С. Пушкина.

Понятно, что это один из центральных мотивов творчества Лермонтова, который мы обнаружим и в романах, в судьбе Печорина, который оказывается образом некого странника. Мы заметим его в поэме «Мцыри» (рис. 9), как попытку вернуться из страны изгнания на родину.

Вторая строфа рисует нам совсем другую пейзажную картину. Это буря:

Играют волны – ветер свищет, И мачта гнется и скрыпит...

сопровождающаяся далее опять серией вопросов:

Увы! он счастия не ищет И не от счастия бежит!

Тут становится все гораздо более любопытно. Во-первых, не понятно, что ищет тот самый парус. Потому как всякий обычный человек ищет счастья, а он и счастья не ищет, и не от него бежит. Единственной возможностью хоть как-то логически понять этот мотив становится идея того, что парус ищет, по крайней мере, не то, что обычно люди подразумевают под счастьем. Он ищет чего-то иного. Причем это иное не формулируется никак, остается загадкой. Разгадка обнаруживается в третьей строфе, опять начинающейся пейзажем. И он уж совсем особенный. Это не просто покой, а это вселенская гармония:

Под ним струя светлей лазури, Над ним луч солнца золотой...

Это парус находится как будто бы уже не на земле. Действительно, небо отражается в море и кажется, будто мы уже в облаках, рядом с солнцем, двигаться дальше некуда. Однако:

А он, мятежный, просит бури, Как будто в бурях есть покой!

Опять возникает логически несообразная ситуация, при которой мы уже переживали бурю во второй строфе, мы переживали покой в третьей, и выясняется, что всякий раз нашему парусу необходимо нечто иное. Всякий раз, обретая что-то, будучи дома, он жаждет отправляться в странствия. Будучи в странствиях, он жаждет возвращения домой. То, что ему кажется счастьем, на деле оказывается не тем, что он искал. Пребывая в покое, он жаждет бури, во время бури он жаждет покоя. Единственным объяснением этому странному противоречию становится некий символический образ, который возникает в этом стихотворении: образ человеческой судьбы, судьбы лирического героя, которая вырисовывается в качестве образа бесконечного пути, не могущего быть оконченным. Это путь в никуда, это путь бесконечности. Но зато эта жажда обретения одновременно фиксируется здесь жаждой, или попыткой, найти ту самую гармонию. Но всякий раз, находя ее, герой в ней разочаровывается.

Анализ стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива»

В редких, почти исключительных случаях, в поэзии Лермонтова возникает картина вот такой мировой гармонии героя с миром. В данном случае имеется в виду стихотворение, написанное в 1837 году, «Когда волнуется желтеющая нива» (рис. 10), в котором все выстраивается удивительным образом.

Перед нами четыре строфы, три из которых представляют собой сложноподчиненные предложения, которые с точки зрения русского языка надо было бы назвать придаточными условия:

Когда волнуется желтеющая нива;

Когда росой обрызганный душистой;

Когда студеный ключ играет по оврагу, –

Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе, – И счастье я могу постигнуть на земле, И в небесах я вижу бога.

Казалось бы, такая внешняя композиция стихотворения как раз построена таким образом, чтобы доказать возможность особого переживания себя в мире, когда вы готовы принять и божье творение, и самого бога. Это, по большому счету, противоречит творческой демонической установке Лермонтова. Давайте внимательнее присмотримся к этим самым условиям:

Когда волнуется желтеющая нива, И свежий лес шумит при звуке ветерка, И прячется в саду малиновая слива Под тенью сладостной зеленого листка; Когда росой обрызганный душистой, Румяным вечером иль утра в час златой, Из-под куста мне ландыш серебристый Приветливо кивает головой…

Обратим внимание на странность этого пейзажа. С одной стороны, желтеющая нива, с другой – малиновая слива, с третьей стороны – ландыш серебристый. Ландыш цветет все же весной, желтеющая нива возникает обыкновенно летом, а сливы чаще всего поспевают осенью. При единовременном прочтении возникает некая пейзажная картинка, и кажется, что все в порядке. А когда мы начинаем приглядываться, замечаем, что такого пейзажа быть не может, одновременно это все не может сосуществовать, только если это не сказка Маршака (рис. 11) про двенадцать месяцев.

   

Рис. 11. С.Я. Маршак (Источник)

Итак, эта ситуация в жизни невозможна. И дальнейшее только подтверждает данные алогичные соединения этого стихотворения:

Когда студеный ключ играет по оврагу И, погружая мысль в какой-то смутный сон…

Спрашивается, для того чтобы увидеть бога, вам нужно смотреть на божье творение, как предполагалось в первых двух частях, где специально подчеркивались живописные, выразительные эпитеты «желтеющая нива», «малиновая слива», « тень сладостно зеленого листка», «румяным вечером иль утра в час златой». А тут выясняется, что мы должны отвернуться от мира, заснуть, не видеть его. И этот самый ключ:

Лепечет мне таинственную сагу Про мирный край, откуда мчится он…

Если сказка о том, что где-то существует край, погруженный в мир, выглядит именно сказкой, то место, где находитесь вы – это место, где о мире только мечтают, где он вырисовывается как сказка. И тогда финал этого стихотворения прочитывается как абсолютная романтическая ирония. Слова нужно воспринимать в противоположном смысле:

Никогда не смирится души моей тревога, Никогда не разойдутся морщины на челе,— И никогда я счастья не постигну на земле, И никогда я не увижу бога.

Зачем Лермонтову понадобилась такая сложная конструкция при видимой простоте всего стихотворения? Объяснение есть. Потому что его можно найти в желании лермонтовского героя почувствовать бога на земле, пережить счастье на земле, глядя на эту «желтеющую ниву», «малиновую сливу», «ландыш серебристый». Но, к сожалению, он понимает, что обрести это невозможно. Этот сложный комплекс противоречивых эмоций и идей соединен в этом блестящем и, казалось бы, совсем понятном стихотворении.

 Анализ стихотворения «Выхожу один я на дорогу»

И, наконец, обратимся к третьему шедевру Лермонтова, позднему. К стихотворению «Выхожу один я на дорогу», написанному в 1841 году, где вновь возникает мотив дороги, мотив пути, причем уходящего в никуда. С другой стороны, в стихотворении присутствует образ Вселенной, образ мира, удивительный по-своему:

Выхожу один я на дорогу; Сквозь туман кремнистый путь блестит; Ночь тиха. Пустыня внемлет богу, И звезда с звездою говорит.

Пустыня разговаривает с богом, звезда разговаривает со звездою. Весь мир погружен в некий молчаливый диалог. И поэтому:

В небесах торжественно и чудно! Спит земля в сияньи голубом...

Откуда Лермонтов увидел эту землю, сияющую голубым светом? Ведь только спустя более ста лет Гагарин  смог это сделать. Тут любопытно, что персонаж взмывает в небеса и обретает некие вселенские взгляды на мир, тем самым давая и масштаб всему стихотворению. Речь идет о мироздании. В нем все блестяще, торжественно и чудно, только в нем нет места человеку.

Что же мне так больно и так трудно? Жду ль чего? жалею ли о чём?

У лермонтовского персонажа путь в никуда:

Уж не жду от жизни ничего я, И не жаль мне прошлого ничуть; Я ищу свободы и покоя!

Тоже значительная лермонтовская тема, потому что это желание обрести себя в буре нам известно по лермонтовскому «Парусу». Но эта свобода тут же соединяется не только с бурей, но и с покоем, гармонией.

Я б хотел забыться и заснуть!

Потому что в этом мире, в этой вселенной нет места лермонтовскому герою. Он его находит в этом странном состоянии, которое будет описано чуть ниже:

Но не тем холодным сном могилы... Я б желал навеки так заснуть, Чтоб в груди дремали жизни силы, Чтоб дыша вздымалась тихо грудь; Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея, Про любовь мне сладкий голос пел, Надо мной чтоб вечно зеленея Тёмный дуб склонялся и шумел.

Где разворачивается это пространство? В каком месте, наконец, обретает свободу и покой лермонтовский герой? Полусон – полуявь, полужизнь – полусмерть. Однако в этой полусмерти обнаруживаются образы, связанные с жизнью: про любовь поет голос сладкий вся ночь и весь день, темный дуб склоняется и шумит, но в каком месте обретает эту странную гармонию лермонтовский герой, так и остается неясно. Такая попытка Лермонтова передать безусловное желание героя обрести в земной жизни свой воплощенный идеал с одновременным ощущением невозможности это сделать приводит к тому, что возникают такие удивительные образы, которые соединяют в себе одновременно диаметрально противоположные, с логической точки зрения, мотивы, которые при этом Лермонтов как поэт умудряется облачить не только в понятные, не только в очевидные, но и в такие простые и ясные художественные образы.

*****************************************************************

 Анализ поэмы «Демон»

Когда мы с вами говорили о лирике Лермонтова, то обнаружили, что она глубоко противоречива и, обыкновенно, эти противоречия снимаются только художественным, поэтическим текстом, который с внешней стороны выглядит как будто бы очевидно, вполне внятно и не требует никакого комментария.

Когда речь идет о высшем достижении Лермонтова, о поэме «Демон», то эти особенности поэтики Лермонтова сохраняются. Поэма выстраивается на вроде бы вполне внятном и понятном сюжете о духе зла, который пытается соблазнить чистую, непорочную, земную девушку, но, к счастью, этот его умысел оказывается неудачным.

Но только на первый взгляд все выглядит так понятно и очевидно. Проблемы возникают сразу же, с фигуры самого демона. Из поэмы Лермонтова не совсем понятно, кто он такой. С одной стороны, Лермонтов опирается, конечно, на библейскую традицию о падшем духе, на мифы о любви ангелов к земным женщинам. А с другой стороны, его собственный демон (это собственное сочинение Лермонтова, не имеющее никаких аналогов, никаких источников) не окружен никакими другими персонажами: ни небесными, ни подземными. Он одинок, он мечется в пустынях мира, он наполнен скукой, потому что и зло, которое он совершает, не приносит ему никакого удовлетворения.

То не был ада дух ужасный, Порочный мученик – о нет! Он был похож на вечер ясный Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет.

 

Рис. 1. Голова Демона. (Ил. М.А. Врубеля, 1890 г.) (Источник)

Как демон он должен был бы отрицать Бога, он должен был бы отрицать божье творение. При этом мотив влюбленности демона в Тамару оборачивается не только мотивом его возрождения, но и признанием того, что все-таки в этом мире есть нечто удивительное, нечто совершенное, что заставляет демона признать, в конце концов, правоту божьего творения. Традиционную романтическую композицию неба и земли, где все-таки под небом подразумевалось нечто духовное, божественное, позитивное, а под землей подразумевалось временное, тленное, греховное, Лермонтов переворачивает буквальным образом вверх тормашками, потому что небесным у него оказывается демон. Он же оказывается искушающим, соблазняющим. А с другой стороны, соблазняет и искушает он земное существо, которое, в свою очередь, в поэме представлено как некий ангел земной, как некая возможность земного оправдания этого порочного небесного духа. Это обстоятельство само по себе порождает сложность в понимании и толковании многих мест. В первую очередь, помимо того, что демон соблазняет Тамару, мы с некоторым удивлением обнаруживаем ситуацию соблазнения Тамары демона, когда он впервые испытывает чувства любви к ней:

И Демон видел… На мгновенье

Неизъяснимое волненье

В себе почувствовал он вдруг.

Немой души его пустыню

Наполнил благодатный звук —

И вновь постигнул он святыню

Любви, добра и красоты!..

То был ли признак возрожденья?

Этот вопрос так и останется вопросом, мы не получим на него прямого ответа. Зато, обнаружим, что Лермонтов в поэме переплетает два взаимоисключающих сюжета. С одной стороны, сюжет о возможном духовном возрождении, а с другой – сюжет о соблазнении земной женщины. Эти противоречия попадают и в сам текст поэмы, в самые знаменитые ее места. Например, клятва демона:

Клянусь я первым днем творенья,

Клянусь его последним днем,

Клянусь позором преступленья

И вечной правды торжеством.

Клянуся небом я и адом,

Земной святыней и тобой,

Клянусь твоим последним взглядом,

Твоею первою слезой…

Хочу я с небом примириться,

Хочу любить, хочу молиться.

Хочу я веровать добру.

Действительно, на первый взгляд это выглядит, как убедительная вполне клятва. Но клятва все-таки звучит в устах демона. Она выстраивается так, что клянется демон всем, а стало быть, ничем. Ему самому ничто не дорого. Эта клятва выглядит, действительно, соблазняющей и двусмысленной, равно как и его попытка обернуться добрым и незлобным существом, с одной стороны, выглядит в устах демона убедительней, а с другой стороны, наполнена сомнением и двусмысленностью. Еще более неопределенным и странным становится то, чем демон соблазняет Тамару, что он может ей предложить. Напомню, как демон он отвергает все земное.

Мы только что отреклись от всего земного, и тут же, в финале, все это земное предложили вновь Тамаре в неком опоэтизированном, концентрированном виде. Но это концентрация все того же земного, всего того, что по существу демон должен был бы отрицать. Это противоречие, никак невозможно удалиться от этого. Лермонтов одновременно преследует две противоречащие друг другу цели. С одной стороны, он как небесный проклятый дух пытается возродиться через очеловечивание, а с другой стороны, этот же процесс одновременно глазами Тамары увиден как процесс соблазнения, и, в конце концов, ее смерти. Но и это еще не все. Не совсем понятно, кто несет ответственность за все происходящее. Ведь, кажется, что поскольку демон – падший ангел, взбунтовавшийся против бога, а стало быть, он обладает некой собственной свободной волей. А стало быть, мы должны были предположить, что его возрождение есть попытка этого самого демона приобщиться к миру любви, добра и красоты. А с другой стороны, вдруг в финале поэмы выясняется, что Тамара изначально, по божьему плану должна была оказаться земной девушкой. Заранее спланированной была ее смерть и попытка забрать ее из земного мира в райский куст. Весь сюжет, который случился с демоном, неожиданно оказывается всего лишь фрагментом божьего плана, божьего замысла. Демон оказывается не свободным носителем зла, а неким инструментом в руках бога. Причем и та, и другая версия не оказываются единственными и окончательными. Они сосуществуют взаимно. Лермонтов не пытается растолковать читателю эту последнюю, некую логическую правду. И в этом удивительное обаяние поэмы, в этом удивительная многозначность многих сюжетов, мотивов и, в конце концов, центральных образов этой поэмы, которые в последующем по-разному воспринимались, толковались и осознавались писателями, поэтами, музыкантами.

В заключение нужно обратить внимание на рассказчика, который рассказывает нам эту поэму с такой эпической, фольклорной простотой, не вдаваясь в попытки объяснить или мотивировать как-то поступки и внутренние переживания персонажей, потому что для него это легенда как быль, поэтому нет резона сомневаться в происходящем. С другой стороны, этот же рассказчик живописует нам окружающий мир: великолепные горы Кавказа, которые, с одной стороны, делают эту историю более реальной, а с другой – рисуют нам божий мир в эго великолепии и красоте, что противостоит той идее отрицания, которой исполнен сам демон.

Таким образом, при всей внешней простоте и внятности сюжета, изнутри поэма Лермонтова оказывается многозначным текстом. Образы центральных персонажей наполняются многозначными оттенками, который Лермонтов принципиально не пытается объяснить, свести к некой внятной и логической идее, создавая вот такой необычайный пучок смыслов внутренних переливов, который составляют прелесть и очарование этой Лермонтовской поэмы.

«Лермонтов и «Демон»

Сама по себе тема демона для творчества Лермонтова необычна по своему масштабу и объему. Впервые он обращается к этой теме в 1829 году, написав стихотворение «Мой демон», где рисует портрет некого демонического существа:

Собранье зол его стихия.

Носясь меж дымных облаков,

Он любит бури роковые,

И пену рек, и шум дубров.

Меж листьев желтых, облетевших,

Стоит его недвижный трон;

На нем, средь ветров онемевших,

Сидит уныл и мрачен он.

Он недоверчивость вселяет,

Он презрел чистую любовь,

Он все моленья отвергает,

Он равнодушно видит кровь,

И звук высоких ощущений

Он давит голосом страстей,

И муза кротких вдохновений

Страшится неземных очей.

В данном случае этот персонаж вполне однозначен, что называется, он являет собою «собранье зол». С другой стороны, через несколько лет, в 1831 году, Лермонтов, продолжая развивать эту же самую тему, напишет вариацию, при которой речь пойдет не только о фигуре демона, а о фигуре соблазняющего демона. Лирический герой будет этим демоном соблазняться. И соблазн тут будет выглядеть несколько неожиданно и оригинально:

И гордый демон не отстанет,

Пока живу я, от меня

И ум мой озарять он станет

Лучом чудесного огня;

Покажет образ совершенства

И вдруг отнимет навсегда

И, дав предчувствия блаженства,

Не даст мне счастья никогда.

А вот в финальном варианте поэмы, в 1838 году, две эти позиции соединятся вместе. С одной стороны, там будет демон с собранием зла, правда, пытающийся возродиться, а с другой стороны, там будет соблазненная им Тамара, и соблазнять он будет ее образами совершенства: «Лучом чудесного огня». И в этом отношении поэма как бы соединит два мотива: мотив демона и мотив соблазненной демоном девы.

Напомним, что к самой поэме Лермонтов будет двигаться очень долго: если первые обращения связаны с 1829 годом, то финальный вариант (и это будет уже 8-я редакция поэмы) будет создан только в 1838 году.

Поэтому становится понятно, что сам по себе образ демона для Лермонтова оказался крайне значимым, пронизывающим все его творчество на протяжении многих лет.

«Лермонтов и Пушкин»

Напомним, что источников образа демона у Лермонтова было достаточно: и библейская традиция, и западноевропейская литературная традиция (например, «Фауст» Гете), и, разумеется, русская. Из русской, в первую очередь, можно обратить внимание на творчество Пушкина, на стихотворение «Ангел», которое по существу разворачивает одну из сюжетных линий будущей Лермонтовской поэмы: линию, связанную с влюбленным демоном:

В дверях эдема ангел нежный

Главой поникшею сиял,

А демон мрачный и мятежный

Над адской бездною летал.

Дух отрицанья, дух сомненья

На духа чистого взирал

И жар невольный умиленья

Впервые смутно познавал.

«Прости, он рек, тебя я видел,

И ты недаром мне сиял:

Не всё я в небе ненавидел,

Не всё я в мире презирал».

И невзирая на оригинальность самой по себе постановки вопроса («влюбленный демон»), все остальное носит у Пушкина вполне классический характер: ангел находится на небесах, демон мрачный снизу смотрит на него. Более того, перед нами две духовые сущности. У Лермонтова же вся ситуации меняется: демон оказывается жителем небес, влюбленного не в ангела, а в земную девушку. И поэтому вся ситуация Лермонтовской поэмы приобретает глубоко противоречивый и странный характер.

 «Лермонтов и Блок»

Особая многозначность и неопределенность Лермонтовских образов была той возможностью, которая была использована последующими писателями, художниками, музыкантами, интерпретирующими Лермонтовскую поэму. Среди этих интерпретаторов были почти конгениальные сотворцы, если вспомнить картины Врубеля,

Вспомним его стихотворение «Демон» 1910 года, которое разворачивает мотивы Лермонтовского демона:

Иди, иди за мной – покорной

И верною моей рабой.

Я на сверкнувший гребень горный

Взлечу уверенно с тобой.

Я пронесу тебя над бездной,

Ее бездонностью дразня.

Твой будет ужас бесполезный

Лишь вдохновеньем для меня.

И, онемев от удивленья,

Ты у́зришь новые миры –

Невероятные виденья,

Создания моей игры…

Дрожа от страха и бессилья,

Тогда шепнешь ты: отпусти…

И, распустив тихонько крылья,

Я улыбнусь тебе: лети.

И под божественной улыбкой,

Уничтожаясь на лету,

Ты полетишь, как камень зыбкий,

В сияющую пустоту…

Совершенно очевидно, что в Лермонтовском «Демоне» Блок выделит интересующие его темы: своеволие, аморализм демона, его неподчиненность человеческим законам и артистизм, соединение красоты и смерти. Все это приближает нас к другой теме, Блоковской, которая тоже может быть осмыслена в контексте, развивающем Лермонтовские традиции. Это будет образ музы, которая включит в себя демонические мотивы, заставляя вспомнить не только поэму «Демон», но и раннее стихотворение Лермонтова «Молитва», где как раз творчество, вдохновение приписаны демоническому началу, а не божественному.

Совершенно очевидно, что Блок по-своему творчески перерабатывает то наследие, которое было создано еще в 1830-е годы Лермонтовым.

 

Источники

http://nsportal.ru/shkola/literatura/library/2013/03/10/prezentatsiya-k-uroku-literatury-v-10-klasse-obraz-demona-v

http://interneturok.ru/ru/school/literatura/10-klass/m-yu-lermontov/osnovnye-motivy-poezii-lermontova

http://www.youtube.com/watch?v=QKqedE_tIag

http://www.youtube.com/watch?v=ygy6mXhoS-Q

http://prezentacii.com/literatura/7808-zhizn-i-tvorchestvo-lermontova.html

Файлы