1 курс. Литература. Творческая биография М.Ю. Лермонтова. Основные темы и мотивы лирики поэта

Комментарии преподавателя

Вступление

Начать стоит с более значительной темы в художественном мире Лермонтова – темы одиночества. Она у Лермонтова носит вселенский характер. Это и избранничество лермонтовского героя, и, с другой стороны, его прогресс.

Вставка «Но угаси сей чудный пламень»

Одним из очевидных парадоксов, особенно на фоне традиции, становится необычная трактовка Лермонтовым того, что можно было бы назвать поэтическим вдохновением. Ведь в традиции это всегда тема, которая связана с божественным вдохновением и положительными силами. Но вдруг у Лермонтова творчество и поэзия становятся силами демоническими. Вот, например, стихотворение 1829 года «Молитва», обращенная к Богу:

Не обвиняй меня, всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С ее страстями я люблю;
За то, что редко в душу входит
Живых речей твоих струя,
За то, что в заблужденьи бродит
Мой ум далеко от тебя;
За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;
За то, что мир земной мне тесен,
К тебе ж проникнуть я боюсь
И часто звуком грешных песен
Я, боже, не тебе молюсь. 
Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костёр,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор;
От страшной жажды песнопенья
Пускай, творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К тебе я снова обращусь.

Рис. 1. «Молитва Св. Франциска» (Микеланджело Меризи де Караваджо, 1606) (Источник)

Анализ стихотворения «Не верь себе»

Тут совершенно парадоксально оказывается соединение жизни, творчества, поэзии, вдохновения с демоническими темами, а вот с Богом оказывается связано представление о некой почти бездуховной и лишенной живого огня жизни.

Он, с одной стороны, жаждет контакта с людьми, а с другой стороны, этот контакт для него в его вселенском существовании становится невозможным. Понятно, что тема поэта и поэзии предполагает тему диалога между поэтом и его читателями, между поэтом и людьми. Но, попадая в такую непривычную атмосферу вселенского одиночества лермонтовского персонажа, она приобретает особый колорит, особое значение.

Давайте начнем со стихотворения 1839 года «Не верь себе». С одной стороны, оно продолжает разворачивать мотивы пушкинского стихотворения «Поэт и толпа». Перед нами с одной стороны поэт, с другой – его читатель, эта самая толпа.

Вставка «Пушкин и Лермонтов»

В стихотворении Лермонтова «Поэт» образ поэта сопоставляется с образом кинжала, и это сравнение отсылает нас к пушкинскому творчеству, к самому революционному стихотворению, которое Пушкин напишет на юге в 1821 году, «Кинжал». В этом стихотворении речь идет действительно о кинжале, хотя кинжал выступает в образе последнего судьи, восстанавливающего попранную несправедливость. Это, пожалуй, единственное пушкинское стихотворение, где убийство, с моральной точки зрения, поэтом оказывается оправданным:

Лемносский бог тебя сковал
Для рук бессмертной Немезиды,
Свободы тайный страж, карающий кинжал,
Последний судия позора и обиды.
Где Зевса гром молчит, где дремлет меч закона,
Свершитель ты проклятий и надежд,
Ты кроешься под сенью трона,
Под блеском праздничных одежд.

Как адский луч, как молния богов,
Немое лезвие злодею в очи блещет,

И, озираясь, он трепещет,
Среди своих пиров.

Но Лермонтов, по-своему перерабатывая этот образ карающего кинжала, относит его в некое далекое прошлое: когда-то этот кинжал был орудием борьбы, а сегодня он оказывается предметом, украшающим комнату:

Отделкой золотой блистает мой кинжал;
Клинок надежный, без порока;
Булат его хранит таинственный закал 
Наследье бранного востока.

Наезднику в горах служил он много лет,
Не зная платы за услугу;
Не по одной груди провел он страшный след
И не одну порвал кольчугу.

……………………………………………..

Теперь родных ножон, избитых на войне,
Лишен героя спутник бедный,
Игрушкой золотой он блещет на стене
Увы, бесславный и безвредный!

Рис. 2. Кинжал (Источник)

И нечто подобное произошло и с поэтом: когда-то голос его звучал как колокол «на башне вечевой // Во дни торжеств и бед народных», а сегодня он утратил свое назначение. И вновь обнаруживается, что пушкинские сюжеты, например пророк, кинжал, которые в его поэзии звучат позитивно и оптимистично, в лермонтовских переработках и обработках приобретают пессимистический и драматический характер: пророк оказывается гонимым, кинжал превращается в игрушку, поэт теряет способность воздействовать на окружающий мир. И в этом смысле, действительно, получилось так, что, одновременно продолжая и противопоставляя свои решения пушкинским, Лермонтов нашел свою особенную нишу, свое особенное место в истории русской поэзии.

Но если у Пушкина жрец с одной стороны и толпа непросвещенных с другой, то единственное, что объединяет пушкинское стихотворение и лермонтовское, – мотив их взаимного непонимания. И если у Пушкина это непонимание связано с тем, что перед нами с одной стороны жрец, а с другой – толпа непросвещенных, то Лермонтов кардинально меняет этот диалог. Между поэтом и между толпой существует связь. Это обычные люди, переживающие обычные человеческие судьбы – трагические, драматические. Поэт оказывается своего рода одним из персонажей этой самой толпы.

Вставка «Сила слова»

В действительности мы обнаружим у Лермонтова стихотворения, в которых эта особая сила поэтического слова будет выражена особенным поэтическим способом. Правда, героем этого стихотворения становится сам поэт. Он описывает влияние этого поэтического слова на свою душу, и становится понятно, что не на всякого человека так действует поэзия. Зато становится ясно, какое значение и смысл приобретает это поэтическое слово в жизни самого поэта:

Есть речи – значенье
Темно иль ничтожно!
Но им без волненья
Внимать невозможно. 
Как полны их звуки
Безумством желанья!
В них слезы разлуки,
В них трепет свиданья. 
Не встретит ответа
Средь шума мирскова
Из пламя и света
Рожденное слово; 
Но в храме, средь боя
И где я ни буду,
Услышав, его я
Узнаю повсюду. 
Не кончив молитвы,
На звук тот отвечу,
И брошусь из битвы
Ему я навстречу. («Есть речи – значенье», 1840 г.)

Рис. 3. Автограф стихотворения «Есть речи – значенье» (Источник)

Проблема тут в другом. Проблема в том, что, оказывается, поэтическое слово не может выразить внутреннего мира самого поэта:

Не верь, не верь себе, мечтатель молодой,

Как язвы бойся вдохновенья...

Оно – тяжелый бред души твоей больной,

Иль пленной мысли раздраженье.

В нем признака небес напрасно не ищи:

– То кровь кипит, то сил избыток!

Скорее жизнь свою в заботах истощи,

Разлей отравленный напиток!

Случится ли тебе в заветный, чудный миг

Отрыть в душе давно – безмолвной

Еще неведомый и девственный родник,

Простых и сладких звуков полный, –

Не вслушивайся в них, не предавайся им,

Набрось на них покров забвенья:

Стихом размеренным и словом ледяным

Не передашь ты их значенья.

Здесь мы сталкиваемся с уже известной романтической темой, заданной когда-то Жуковским («Невыразимое»), но в другой интерпретации. Слово не может передать всю глубину внутренней жизни поэта, оно лишено этой силы, по крайней мере, в этом стихотворении. А с другой стороны, и толпе дела никакого нет до переживаний поэта:

Какое дело нам, страдал ты или нет?

На что нам знать твои волненья,

Надежды глупые первоначальных лет,

Рассудка злые сожаленья?

Напомню, в пушкинском стихотворении все же толпа пытается хоть как-то понять, в чем смысл песни поэта. Здесь и этого не происходит. В результате возникает парадоксальная ситуация. Поэт оказывается частью толпы с одной стороны, с другой стороны этой толпе жизнь поэта внутренняя, душевная совершенно безразлична и неинтересна, в то время как ее страдания могли бы быть выражены поэтическим словом, но поэтическое слово не в состоянии этого сделать. И вновь мы сталкиваемся с полным непониманием и невозможностью разрешить этот конфликт.

Анализ стихотворения «Пророк»

Если в стихотворении «Не верь себе» поэт все же приближен к толпе, то, предположим, в стихотворении «Пророк», написанном в 1841 году, возникает совсем другая ситуация. Поэт здесь явлен в облике пророка. Само заглавие этого стихотворения заставляет вернуться к пушкинскому «Пророку». Напомним, что в пушкинском стихотворении речь шла о том преображении, которое переживает обычный человек, превращаясь в пророка, который несет божье слово. И завершается оно бодрым призывом «глаголом жги сердца людей». Лермонтовский сюжет рисует нам трагическое продолжение этой истории. Тут пушкинский пророк как бы отправляется к людям для того, чтобы нести теперь уже не человеческое, а божественное слово, но, к сожалению, оказывается людьми не понятым:

Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился c нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм и худ и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!»

Но эта отторженность пророка от людей, невозможность в итоге контакта его с людьми компенсируется тем, что он в состоянии вступать в контакт со Вселенной:

Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.

Но этот особый союз пророка со Вселенной совсем не гарантирует ему контакта с людьми, а даже приводит к трагическому и драматическому разрыву.

Анализ стихотворения «Поэт»

Этот мотив ненужности пророческого слова для людей у Лермонтова возникает чуть раньше, еще в 1838 году, в стихотворении, прямо названном «Поэт», где возникает образ сегодняшнего времени, сегодняшних людей, которые совершенно не нуждаются в этом самом слове поэта, слове пророка.

В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,
Свое утратил назначенье,
На злато променяв ту власть, котрой свет
Внимал в немом благоговенье?
Бывало, мерный звук твоих могучих слов
Воспламенял бойца для битвы,
Он нужен был толпе, как чаша для пиров,
Как фимиам в часы молитвы.
Твой стих, как божий дух, носился над толпой
И, отзыв мыслей благородных,
Звучал, как колокол на башне вечевой
Во дни торжеств и бед народных.

Но скучен нам простой и гордый твой язык,
Нас тешат блестки и обманы;
Как ветхая краса, наш ветхий мир привык
Морщины прятать под румяны...
Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк!
Иль никогда, на голос мщенья,
Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,
Покрытый ржавчиной презренья?..

Но ведь это только пожелания, это только обращение, а фактически эта высокая пророческая миссия оказалась обреченной.

Анализ стихотворения «Как часто пестрою толпою окружен»

Но в других стихотворения все-таки лермонтовский поэт пытается использовать силу поэтического слова для того, чтобы воздействовать на окружающий мир, изменить его. И тогда он, конечно, обращается к традициям гражданской, декабристской поэзии. Той самой поэзии, которая пыталась использовать поэтическое слово с целью изменения мира. Наиболее яркое стихотворение, которое развивает этот вариант решения темы поэта и поэзии, – это стихотворение 1840 года «Как часто пестрою толпою окружен»:

Как часто, пёстрою толпою окружён,
Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,
При шуме музыки и пляски,
При диком шёпоте затверженных речей,
Мелькают образы бездушные людей,
Приличьем стянутые маски…

Лермонтов рисует образ маскарада (рис. 4).

Рис. 4. Маскарад (Сомов К.А., 1930-е гг.) (Источник)

Маскарада, понимаемого в качестве представления, где люди скрывают свои настоящие чувства, свои настоящие эмоции. Глядя на эту фальшивую и неестественную картину жизни людей, поэт уносится мечтой в свое далекое детство, где все разворачивалось иначе – на лоне природы, естественно, натурально. И, возвращаясь потом из мира этой самой мечты, он вдруг с ужасом обнаруживает противоестественность этого бала, этого маскарада. И завершает свое стихотворение гневной инвективой:

Когда ж, опомнившись, обман я узнаю
И шум толпы людской спугнет мечту мою,
На праздник незваную гостью,
О, как мне хочется смутить весёлость их
И дерзко бросить им в глаза железный стих,
Облитый горечью и злостью!..

Анализ стихотворения «Дума»

И, наконец, остановимся на самом известном стихотворении Лермонтова, где он рисует этот обобщенный образ непонимающей его толпы в качестве образа своего поколения, включая себя в это же поколение. Речь идет о стихотворении «Дума», написанном в 1838 году:

Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее – иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно.

Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом.

Если в стихотворении «Не верь себе» Лермонтов сближает поэта и человека из толпы, то в «Думе» он тоже сближает себя с поколением, но образ этого поколения оказывается здесь крайне трагическим. От него ничего не остается, «ни мысли плодовитой, ни гением начатого труда». Но ведь это неправда. Как минимум, от этого поколения останется поэзия Лермонтова. В этой думе парадоксальным способом Лермонтов создает тот самый труд, ту самую плодовитую мысль, которая, в конце концов, обернется неким своеобразным поэтическим памятником этому самому поколению.

Рис. 5. Памятник Лермонтову в Тарханах (Источник)

 

Источники

http://interneturok.ru/ru/school/literatura/10-klass/m-yu-lermontov/obraz-poeta-v-lirike-m-yu-lermontova

http://www.youtube.com/watch?v=2LDw6kNoEzY

Файлы

Нет дополнительных материалов для этого занятия.